Know your stuff
Аркадий и Борис Стругацкие
ТОМЛЕНИЕ ДУХА
АХТУНГ!!! МНОГО БУКОВ!!!
Аркадий и Борис Стругацкие
ТОМЛЕНИЕ ДУХА
Когда ранним утром Поль Гнедых вступил на улицы фермы «Волга-Единорог», люди подолгу глядели ему вслед. Поль был нарочито небрит и бос. На плече он нес суковатую дубину, на конце которой болтались связанные бечевкой пыльные ботинки. Возле решетчатой башни микропогодной установки за Полем увязался кибердворник. За ажурной изгородью одного из домиков раздался многоголосый смех, и хорошенькая девушка, стоявшая на крыльце с полотенцем в руках, осведомилась на всю улицу: «От святых мест бредете, странничек?» Сейчас же с другой стороны улицы послышался вопрос: «А нет ли опиума для народа?» Затея удавалась на славу. Поль приосанился и громко запел:
Не страшны мне, молодцу,
Ни стужа, ни мороз.
Я ботиночки
На палочке
В бумажечке
В корзиночке
За тысячу кил`ометров
Протоптанной тропиночкой
К сапожничку
В починочку
Тирьям-пам-пам
Понес!
В изумленной тишине раздался испуганный голос: «Что это он?» Тогда Поль остановился, отпихнул ногой кибера и спросил в пространство:
– Не знает ли кто, где здесь найти Александра Костылина?
Несколько голосов вперебой объяснили, что Саша сейчас, скорее всего, в лаборатории, во-он в том здании.
– Ошую, – добавил одинокий голос после короткой паузы.
Поль вежливо поблагодарил и двинулся дальше. Здание лаборатории было низкое, круглое, голубого цвета. В дверях стоял, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки, белобрысый веснушчатый юноша в белом халате. Поль поднялся по ступенькам и остановился. Белобрысый юноша глядел на него безмятежно.
– Могу я видеть Костылина? – спросил Поль.
Юноша провел глазами по Полю, заглянул через его плечо на ботинки, посмотрел на кибердворника, который покачивался ступенькой ниже Поля, жаждуще растопырив манипуляторы, и, слегка повернув голову, позвал негромко:
– Саша, а Саша! Выйди на минутку. К тебе здесь какой-то потерпевший.
– Пусть зайдет, – пророкотал из недр лаборатории знакомый бас.
Белобрысый юноша снова оглядел Поля.
– Ему нельзя, – сказал он. – Он сильно септический.
– Так продезинфицируй его, – донеслось из лаборатории. – Я с удовольствием подожду.
– Долго же тебе придется... – начал юноша.
И тут Поль жалобно воззвал:
– Виу, Саша! Это же я, твой Полли!
В лаборатории что-то с громом упало, из дверей пахнуло прохладным воздухом, как из тоннеля метро, белобрысого юношу отнесло в сторону, и на пороге возник Александр Костылин, огромный, широкий, в гигантском белом халате. Руки его с растопыренными пальцами были чем-то густо смазаны, и он держал их в стороны, как хирург во время операции.
– Виу, Полли! – заорал он, и ополоумевший кибердворник скатился с крыльца и опрометью кинулся вдоль улицы.
Поль бросил свою дубину и беззаветно ринулся в объятия белого халата. Кости его хрустнули. «Вот тут мне и конец», – подумал он и просипел:
– Прощай... Саша... милый...
– Полли... Маленький Полли! – басисто ворковал Костылин, тиская Поля локтями. – До чего же здорово, что ты здесь!
Поль боролся, как лев, и ему наконец удалось освободиться. Белобрысый юноша, со страхом следивший за сценой встречи, облегченно вздохнул, подобрал дубину с ботинками и подал ее Полю.
– Ну как ты? – спросил Костылин, улыбаясь во весь рот.
– Ничего, спасибо, – сказал Поль. – Жив.
– А мы здесь, как видишь, крестьянствуем, – сказал Костылин. – Кормим вас, дармоедов...
– Вид у тебя очень внушительный, – сказал Поль.
Костылин посмотрел на свои руки.
– Да, – сказал он, – я забыл. – Он повернулся к белобрысому юноше. – Федя, докончи уж сам. Видишь, ко мне Полли приехал. Маленький Либер Полли.
– А может быть, все-таки плюнем? – сказал белобрысый Федя. – Ясно ведь, что не получается.
– Нет, надо закончить, – сказал Костылин. – Ты уж закончи, пожалуйста.
– Ладно, – неохотно сказал Федя и ушел в лабораторию.
Костылин схватил Поля за плечи и с расстояния вытянутой руки принялся его осматривать.
– Ну ничуть не вырос! – сказал он нежно. – Корма у вас там плохие, что ли?.. Постой-ка... – Он озабоченно нахмурился: – У тебя что, птерокар сломался? Что это за вид?
Поль довольно ухмыльнулся.
– Нет, – сказал он. – Я играю в странника. Я иду от самой Большой Дороги.
– Ого! – На лице Костылина изобразилось привычное уважение. – Триста километров! И как?
– Отлично, – сказал Поль. – Только вот ванну бы. И переодеться.
Костылин счастливо улыбнулся и поволок Поля с крыльца.
– Пойдем, – сказал он. – Сейчас тебе все будет. И ванна, и молочко...
Он шагал посредине улицы, волоча за собой спотыкающегося Поля, и приговаривал, размахивая дубинкой с ботинками:
– ...и чистая рубаха... и целые штаны... и массаж... и ионный душик... и раз-два по шее за то, что не писал... и привет от Атоса... и два письма от учителя...
– Да ну! Вот здорово! – восклицал Поль. – Это здорово!
– Да-да, все будет... И про блуждающие огни... Помнишь блуждающие огни?.. И как я чуть не женился... И как я по тебе соскучился...
На ферме начинался рабочий день. Улица была полна народу, ребят и девушек, одетых очень пестро и незамысловато. Перед Костылиным и Полем народ в веселом изумлении расступался. Слышались возгласы:
– Странника ведут!
– На вивисекцию, болезного!
– Это новый гибрид?
– Саша, погоди, дай посмотреть!
По толпе распространился слух, что ночью близ лаборатории Костылина сел второй «Таймыр».
– Восемнадцатого века, – уверял кто-то. – А экипаж раздают сотрудникам на предмет сравнительной анатомии.
Костылин отмахивался дубиной, а Поль весело скалил зубы.
– Люблю гласность, – приговаривал он.
В толпе прекрасными голосами пели: «Не страшны мне, молодцу, ни стужа, ни мороз...»
...Странник Поль сидел на широкой деревянной скамье за широким деревянным столом в кустах смородины. Утреннее солнце приятно обжигало его стерильно чистую спину. Поль блаженствовал. В руке у него была громадная кружка с клюквенным морсом. Напротив сидел и умиленно глядел на него Александр Костылин, тоже голый по пояс и с мокрыми волосами.
– Я всегда утверждал, что Атос – великий человек, – говорил Поль, делая широкие движения кружкой. – У него была самая ясная голова, и он лучше всех нас знал, чего он хочет.
– Э, нет, – сказал Костылин ласково. – Лучше всех видел цель Капитан. И шел самой прямой дорогой.
Поль отхлебнул из кружки и подумал.
– Пожалуй, – сказал он. – Капитан хотел быть звездолетчиком, и он стал звездолетчиком.
– Ага, – сказал Костылин. – А Атос все-таки больше биолог, чем звездолетчик.
– Зато какой биолог! – Поль поднял палец. – Честное слово, я хвастаюсь, что дружил с ним в школе.
– Я тоже хвастаюсь, – согласился Костылин. – Но подожди пяток лет, и мы будем хвастаться дружбой с Капитаном.
– Да, – сказал Поль. – А вот я мотаюсь, как жесть на ветру. Все хочется попробовать. Ты вот ругался, что я не пишу. – Он со вздохом поставил кружку. – Не могу я писать, когда чем-нибудь занят. Неинтересно мне писать. Пока работаешь над темой, неинтересно писать, потому что все впереди. А когда кончаешь – неинтересно писать, потому что все позади... И не знаешь, что впереди. Знаешь, Лин, у меня все как-то по-дурацки получается. Вот я четыре года работал по теоретической сервомеханике. Мы вдвоем с одной девчонкой решали проблему Чеботарева – помнишь, нам учитель рассказывал? Решили, построили два очень хороших регулятора... В девчонку эту я несчастным образом влюбился... А потом все кончилось и... все кончилось.
– То есть вы не поженились? – сочувственно сказал Лин.
– Да не в этом дело. Просто у других людей, когда они работают, всегда возникают какие-то новые идеи, а у меня нет. Работа кончена, и больше мне неинтересно. За эти десять лет я переменил четыре специальности. А сейчас опять без идей. Дай, думаю, разыщу Сашку...
– Правильно! – басом сказал Лин. – Я тебе дам двадцать идей!
– Дай, – вяло сказал Поль. Он помрачнел и погрузил нос в кружку.
Лин с задумчивым интересом смотрел на него.
– Не заняться ли тебе эндокринологией? – предложил он.
– Можно эндокринологией, – сказал Поль. – Только слово уж очень трудное. И вообще, все эти идеи – сплошное томление духа.
Лин вдруг сказал вне видимой связи с предыдущим:
– Я скоро женюсь.
– Здорово! – сказал Поль печально. – Только не надо мне рассказывать скучными словами о своей счастливой любви. – Он оживился. – Счастливая любовь вообще скучна, – заявил он. – Это понимали еще древние. Никакого настоящего мастера идея счастливой любви не привлекала. Несчастная любовь всегда была самоцелью великих произведений, а счастливая в лучшем случае – фоном.
Лин с сомнением поддакнул.
– Настоящая глубина чувств присуща только неразделенной любви, – продолжал Поль воодушевленно. – Несчастная любовь делает человека активным, а счастливая умиротворяет, духовно кастрирует.
– Не огорчайся, Полли, – сказал Лин, – это все пройдет. Ведь несчастная любовь хороша тем, что она обычно коротка... Давай я тебе еще морса налью.
– Нет, Саша, – сказал Поль, – я думаю, это надолго. Ведь уже два года прошло. Она меня, наверное, и не помнит, а я... – Он посмотрел на Лина. – Ты извини, Саша, я понимаю, это очень противно, когда тебе плачут в жилетку. Только очень уж это все безысходно. Мне, понимаешь, здорово не везет в любви.
Лин кивнул беспомощно.
– Хочешь, я соединю тебя с учителем? – нерешительно спросил он.
Поль помотал головой и сказал:
– Нет. Я в таком виде с учителем говорить не хочу. Срамиться только...
– М-да... – сказал Лин и подумал: «Что верно, то верно. Учитель терпеть не может несчастненьких...» Он подозрительно посмотрел на Поля. А не играет ли хитроумный Полли в несчастненького? Кушал он хорошо, приятно было смотреть, как кушал. И гласность любит по-прежнему.
– А помнишь проект «Октябрь»? – спросил Лин.
– Еще бы! – Поль снова оживился. – А ты понял, почему план провалился?
– Ну... как тебе сказать... Молодые были...
– Эх ты! – сказал Поль. Он развеселился. – Ведь учитель нас нарочно на Вальтера натравил! А потом провалил нас на экзамене...
– На каком экзамене?
– Виу, Сашка! – закричал Поль в восторге. – Капитан был прав – ты единственный, кто ничего не понял!
Костылин медленно осознавал.
– Да, конечно... – сказал он. – Нет, почему же? Я просто забыл. А помнишь, как Капитан испытывал нас на перегрузки?
– Это когда ты шоколадом объелся? – сказал Поль ехидно.
– А помнишь, как испытывали горючее для ракет? – поспешно вспомнил Лин.
– Да, – мечтательно сказал Поль. – Вот грохнуло!
– Шрам у меня до сих пор, – с гордостью сказал Лин. – Вот, пощупай. – Он повернулся к Полю спиной.
Поль с удовольствием пощупал.
– Хорошие мы были ребята, – сказал он. – Славные. А помнишь, как на общей линейке мы изобразили стадо ракопауков?
– Ух шумно было! – вскричал Лин.
Это было поистине сладостное воспоминание.
Поль вдруг вскочил и с необыкновенной живостью изобразил ракопаука. Отвратительный скрежещущий вой многоногого чудовища, пробирающегося через джунгли страшной Пандоры, огласил окрестности. И, словно в ответ, издалека донесся глубокий ревущий вздох. Поль испуганно замер.
– Это еще что? – спросил он.
Лин хохотнул.
– Эх ты, паук! Это коровы!
– Какие еще коровы? – с негодованием спросил Поль.
– Мясные, – объяснил Лин. – Изумительно вкусны в жареном и вареном виде.
– Слушай, Лин, – сказал Поль, – это достойные противники. Я хочу на них посмотреть. И вообще, я хочу посмотреть, что у вас тут делается.
Лицо Лина стало скучным.
– Брось ты, Полли, – сказал он. – Коровы как коровы. Давай посидим еще немножко. Я тебе морса принесу. А?
Но было уже поздно. Поль преисполнился энергии.
– Неизвестность зовет нас. Вперед, к мясным коровам, которые бросают вызов ракопаукам! Где моя рубашка? Какой-то племенной бык обещал мне чистую рубашку!
– Полли, Полли! – увещевал Лин. – Дались тебе эти коровы! Пойдем лучше в лабораторию.
– Я септический, – заявил Поль. – Не хочу в лабораторию. Хочу к коровам.
– Они тебя забодают, – сказал Лин и осекся. Это была ошибка.
– Правда? – сказал Полли с тихим восторгом. – Рубашку. Красную. Я устрою корриду.
Лин в отчаянии хлопнул себя ладонями по ляжкам.
– Вот навязался на мою голову!.. Ракоматадор!
Он встал и направился к дому. Когда он проходил мимо Поля, Поль встал на цыпочки, выгнулся и с большим изяществом проделал полуверонику. Лин замычал и боднул его в живот.
Увидев коров, Поль сразу понял, что корриды не будет. Под ярким горячим небом через густую, в рост человека, сочную траву уходящей за горизонт шеренгой медленно двигались исполинские пятнистые туши. Шеренга въедалась в мягкую зелень равнины, черная дымящаяся земля без единой травинки оставалась за нею. Устойчивый электрический запах висел над равниной – пахло озоном, горячим черноземом, травой и свежим навозом.
– Виу! – прошептал Поль и присел на кочку.
Шеренга двигалась мимо него. Школа, в которой Поль учился, находилась в зерновой области, и о скотоводах Поль знал немного, а то, что знал, давно забыл. О мясных коровах ему тоже думать не приходилось. Он просто ел говядину. А сейчас мимо него с гулом и непрерывным шуршанием, хрустя, чавкая и пережевывая, с душераздирающими вздохами проходило организованное стадо живого мяса. Время от времени какая-нибудь буренка вскидывала из травы огромную слюнявую морду, измазанную зеленью, и испускала глухой глубокий рев.
Затем Поль увидел киберов. Они шли на некотором расстоянии вслед за шеренгой, юркие плоские машины на широких мягких гусеницах. Они то и дело останавливались, копались в земле, отставали и забегали вперед. Их было немного, всего десятка полтора, и они со страшной скоростью носились вдоль шеренги, веером выбрасывая из-под гусениц влажные черные комья.
Вдруг темное облако закрыло солнце. Пошел крупный теплый дождь. Поль оглянулся на поселок, на белые домики, разбросанные в темной зелени садов. Ему показалось, что решетчатые параболоиды синоптических конденсаторов на ажурной башне микропогодной станции установлены прямо на него. Дождь прошел быстро, туча передвинулась вслед за стадом. Поль заинтересовался смутными силуэтами, которые неожиданно появились над горизонтом, но тут его стали кусать. Это были гадкого вида насекомые, маленькие, серые, и с крылышками. Поль понял, что это мухи. Может быть, даже навозные. Поняв это, Поль вскочил на ноги и резво помчался в поселок. Мухи его не преследовали.
Поль перешел речку, остановился на берегу и некоторое время думал: искупаться или не искупаться? Решив, что купаться не стоит, он начал подниматься по тропинке к поселку. Он шел и думал: «И правильно, что меня дождем окатили. И мухи знают, на что садиться... Так мне и надо, тунеядцу. Все работают как люди. Капитан летает... Атос ловит блох на голубых звездах... Лин, счастливчик, лечит коров... Ну за что мне такое? Почему я, честный, работящий человек, должен чувствовать себя тунеядцем?» Он брел по тропинке и думал, как хорошо было в ту ночь, когда он нащупал-таки решение проблемы Чеботарева и поднял с постели Лиду и заставил все проверить, и, когда все оказалось правильным, она даже поцеловала его в щеку... Поль потрогал щеку и вздохнул. Здорово было бы сейчас зарыться в какую-нибудь ха-арошую проблему вроде теоремы Ферма!.. Но в голове лишь звенящая пустота и только какой-то идиотский голос твердит: «Извлечем из чего-нибудь квадратный корень...»
На окраине поселка Поль снова остановился. Под развесистой черешней лежал на крыле одноместный птерокар. Возле птерокара с горестным видом сидел на корточках мальчик лет пятнадцати. Перед ним, однообразно жужжа, крутился в траве голенастый кибердворник. Кибердворнику было явно нехорошо.
Тень Поля упала на мальчика, мальчик поднял голову и встал.
– Я сел на него птерокаром, – с необыкновенно знакомым виноватым видом сказал он.
– И теперь ты очень раскаиваешься, не так ли? – спросил Поль голосом учителя.
– Я не нарочно, – сердито сказал мальчик.
Некоторое время они молча следили за эволюциями раздавленного кибера. Затем Поль решительно сел на корточки.
– Ну-с, посмотрим, что тут у нас, – сказал он и поймал кибера за манипулятор. Кибер заверещал.
– Больно мальчику, – нежно пропел Поль, запуская пальцы в систему регулировки. – Ла-апку нам поломали, бедному... Ла-апку.
Кибер заверещал снова, дернулся и затих. Мальчик облегченно вздохнул и тоже опустился на корточки.
– Это что, – пробормотал он. – А как он орал, когда я вылез из птерокара!..
– Ора-али мы, – ворковал Поль, свинчивая панцирь. – Акустика у нас хорошая, горластая... АКУ-6 системушка у нас, с продольной вибрацией... Модулированная пилообразненько... Та-ак... – Поль снял панцирь и осторожно положил его в траву. – А как же нас зовут?..
– Федя, – сказал мальчик. – Федор Скворцов.
Он с завистью следил за ловкими пальцами Поля.
– Кибердворник дядя Федя силой ровно в три медведя, – сообщил Поль, извлекая из недр кибердворника блок регулировки. – Я тут уже знаю одного Федю. Приятный такой, веснушчатый. Очень, очень асептический молодой человек. Это не твой родственник?
– Нет, – сказал мальчик весело. – Я здесь на практике. А вы кибернетист?
– Мы здесь проездом, – сказал Поль. – В поисках идей. У тебя нет какой завалященькой идеи?
– У меня... Я... Вот в лаборатории у нас много идей, и ничего не получается.
– Понимаю, – бормотал Поль, копаясь в блоке регулировки. – Стаи идей бессмысленно носились в воздухе... Тут охотник выбегает, в ракопаука стреляет...
– А вы и на Пандоре были? – с завистью спросил мальчик.
Поль воровато огляделся и торопливо испустил вопль ракопаука, настигающего добычу.
– Здорово! – сказал мальчик Федя.
Поль собрал кибердворника, шлепнул его по вороненому заду, и кибердворник кинулся на солнцепек – набирать энергию.
– Прелестно! – сказал Поль и вытер руки о штаны. – Теперь посмотрим, что у нас с птерокаром...
– Нет-нет, пожалуйста... – быстро заговорил мальчик Федя. – Птерокар я сам, честное слово...
– Ах, сам, – сказал Поль. – Тогда пойду умою руки. А кто твой учитель?
– Мой учитель – Николай Кузьмич Белка, океанолог, – сказал мальчик и ощетинился.
Поль не рискнул сострить, молча похлопал мальчика по плечу и пошел своей дорогой. Он чувствовал себя гораздо лучше. Он уже миновал первые два квартала поселка, когда над ним с шелестом пронесся знакомый птерокар и мальчишеский голос, невыносимо фальшивя, изобразил вопль ракопаука, настигающего добычу.
Задумавшись, Поль налетел на двухголового теленка. Теленок шарахнулся в сторону и уставился на Поля обеими парами глаз. Затем он потянулся левой головой к траве под ногами, а правой – к ветке сирени, нависшей над дорогой. Тут его хлестнули хворостиной, и он, брыкаясь, побежал дальше. Двухголового теленка погоняла очень симпатичная загорелая девушка в цветастом сарафане и в соломенной шляпке набекрень. Поль ошалело пробормотал:
– «Пастушка младая на рынок спешит...»
– Что? – спросила девушка, останавливаясь.
Нет, она была не просто очень симпатичная. Она была просто очень красивая. Такая красивая, что не могла не быть умной, такая умная, что не могла не быть славной, такая славная, что... Полю захотелось немедленно стать высоким и плечистым, с ясным лбом и спокойными глазами. Зигзагом пронеслась мысль: «Во всяком случае надо быть остроумным». Он сказал:
– Меня зовут Поль.
Девушка ответила:
– Меня зовут Ирина. Вы что-то сказали, Поль?
Поль вспотел. Девушка ждала, нетерпеливо поглядывая вслед удаляющемуся теленку. Мысли в голове Поля неслись в три слоя. «Извлечем корень квадратный... Амур стреляет из двуствольного карабина... Сейчас она решит, что я заика...» О! Заика – это мысль.
– В-вы т-торопитесь, я вижу, – сказал он, изо всех сил заикаясь. – Й-я н-найду вас вечером... М-можно? В-вечером.
– Конечно. – Девушка явно обрадовалась.
– Д-до вечера, – сказал Поль и пошел прочь. «Поговорил, – думал он. – П-побеседовал. Фейерверк остроумия». Он представил себя в момент этой беседы и даже застонал через нос от неловкости.
Где-то совсем близко взревел громкоговоритель:
«Всех свободных специалистов по анестезии просят зайти в третью лабораторию! Вызывает Потапенко. Есть идея. Всех свободных специалистов по анестезии просят зайти в третью лабораторию. И не ломитесь, как в прошлый раз, в главное здание. В третью лабораторию! В третью лабораторию!»
«Почему я не специалист по анестезии? – подумал Поль. – Уж я бы не стал ломиться в главное здание...» Мимо, посередине улицы, стремительно пронеслись, прижав локти к бокам, две девицы в коротких штанах, – вероятно, специалисты.
В поселке было тихо и пусто. На идеально чистом перекрестке томился на солнце одинокий кибердворник. Поль из жалости бросил ему горсть листьев – кибер сейчас же ожил и принялся за работу. «Ни в одном городе я не встречал столько кибердворников, – подумал Поль. – Впрочем, ферма скотоводческая, всякое случается...»
Позади раздался дробный грохот копыт. Поль испуганно обернулся, и сейчас же мимо него стремительно пронеслись четыре взмыленные лошади. На передней, пригнувшись к самой гриве, мчался дочерна загорелый, лоснящийся от пота парень в коротких белых трусиках. Остальные кони были без седоков. У низкого здания в двадцати метрах от Поля парень на полном скаку слетел с коня прямо на ступеньки крыльца, пронзительно свистнул и скрылся за дверью. Кони, храпя и задирая головы, описали полукруг и вернулись к крыльцу. Поль даже не успел как следует позавидовать. Из низкого здания выбежали трое парней и девушка, не останавливаясь, вскочили на коней и тем же бешеным аллюром промчались мимо Поля в обратную сторону. Они уже заворачивали за угол, когда на крыльцо выскочил парень в белых трусиках и крикнул им вслед:
– Образцы везите прямо на станцию! Алешка-а!..
На улице уже никого не было. Парень постоял немного, вытер лоб и вернулся в здание. Поль вздохнул и пошел дальше.
На пороге костылинской лаборатории он остановился и прислушался. Доносившиеся звуки показались ему странными. Глухой удар. Тяжелый вздох. Что-то задвигалось. Скучный голос произнес: «Верно». Тишина. Снова глухой удар. Поль оглянулся на залитую солнцем площадь. Голос Костылина сказал: «Врешь. Становись». Глухой удар. Поль вошел в прихожую и увидел белую дверь с надписью «Хирургическая лаборатория». За дверью скучный голос сказал: «Собственно, почему мы все время берем с бедра? Можно брать со спины». Костылин пробасил: «Сибиряки пробовали, у них не получилось». Снова глухой удар.
Поль подошел к двери, и она бесшумно открылась. В лаборатории было много света, и вдоль стен сияли матовой белизной странные на вид установки, темнели вделанные в стену обширные стекла. Поль спросил:
– Септическому можно?
Никто не ответил. В лаборатории было человек десять. Вид у них был угрюмоватый и задумчивый. Трое сидели рядышком на большой низкой скамье и молчали. Они смотрели на Поля без всякого выражения. Двое сидели спиной к двери, у дальней стены, сблизив головы, и что-то читали. В углу полукругом собрались остальные. В центре полукруга лицом к стене возвышался Сашка Лин. Правой рукой он прикрывал лицо, левую ладонь просунул справа под мышку. Стоявший в полукруге веснушчатый Федя с размаху грохнул его по левой ладони. Полукруг шевельнулся, выбросил вперед кулаки с поднятым большим пальцем. Костылин молча повернулся и указал на одного, тот молча покачал головой, и Костылин принял прежнюю позу.
– Так можно септическому? – снова спросил Поль. – Или я не вовремя?
– Странник, – сказал один из сидящих на скамье скучным голосом. – Заходите, странник. Мы здесь все септические.
Поль вошел. Человек со скучным голосом произнес в пространство:
– Крестьяне, я предлагаю просмотреть анализы еще раз. Может быть, белка все-таки мало.
– Белка даже больше, чем мы рассчитывали, – сказал кто-то из игравших в странную игру.
Воцарилось гнетущее молчание, только ухали удары и кто-нибудь произносил время от времени: «Врешь, не угадал».
«Эге! – подумал Поль. – А плохи дела у хирургической лаборатории».
Костылин вдруг растолкал играющих и вышел на середину комнаты.
– Предложение, – объявил он бодро. (Все повернулись к нему, даже сидевшие над записями.) – Пойдемте купаться.
– Пойдемте, – решительно сказал человек со скучным голосом. – Надо начинать думать сначала.
Больше на предложение не откликнулся никто. Хирурги разбрелись по комнате и снова замолчали.
Костылин подошел к Полю и обнял его за плечи.
– Пойдем, Полли, – сказал он грустно. – Пойдем, мальчик. Не будем огорчаться, верно?
– Ну конечно, Лин! – сказал Поль. – Не получается сегодня – получится послезавтра.
Они вышли на солнечную улицу.
– Ты не стесняйся, Лин, – сказал Поль. – Не стесняйся, поплачь мне в жилетку. Не стесняйся.
На Планете было около ста тысяч скотоводческих ферм. Были фермы, разводившие коров, были фермы, разводившие свиней, были фермы, разводившие слонов, антилоп, коз, лам, овец. В среднем течении Нила работали две фермы, где пытались разводить гиппопотамов.
На Планете было около двухсот тысяч зерновых ферм. Там выращивали рожь, пшеницу, кукурузу, гречу, просо, маис, рис, гаолян. Были фермы специализированные, как ферма «Волга-Единорог», и широкого профиля. Все вместе они составляли основу изобилия – гигантский, предельно автоматизированный комбинат, производящий продукты питания, – все, начиная от свинины и картофеля и кончая устрицами и манго. Никакие стихийные бедствия, никакие катастрофы не грозили теперь Планете недородом и голодом. Раз и навсегда установившаяся система изобильного производства поддерживалась совершенно автоматически и развивалась столь стремительно, что приходилось принимать специальные меры против перепроизводства. Проблема питания перестала существовать так же, как никогда не существовала проблема дыхания.
К вечеру Поль уже имел представление, хотя и самое общее, о том, чем заняты скотоводы. Ферма «Волга» была одной из нескольких тысяч скотоводческих ферм умеренного пояса Планеты. Судя по всему, здесь можно было заниматься практической генетикой, эмбриомеханической ветеринарией, продовольственным рядом экономической статистики, зоопсихологией и агрологической кибернетикой. Поль встретил здесь также одного почвоведа, который явно бездельничал: пил парное молоко, ухаживал напропалую за хорошенькой зоопсихологичкой и все звал ее на болота Амазонки, где еще есть чем заняться уважающему себя почвоведу.
В стаде «Волга-Единорог» было около шестидесяти тысяч голов. Полю очень понравилась полная автономность стада – с утра и до утра всех коров вместе и каждую в отдельности обслуживали исключительно киберы и ветавтоматы. Стадо же, в свою очередь, с утра и до утра обслуживало перерабатывающий комбинат Линии Доставки, с одной стороны, и непрерывно растущие научные потребности скотоводов – с другой. Например, можно было связаться с диспетчерской и потребовать у дежурного пастуха корову семисот двадцати двух дней от роду, такой-то масти и с такими-то параметрами, ведущую род от племенного быка Миколая 2-го. Через полчаса названное животное в сопровождении заляпанного навозом кибера будет ждать вас в приемном боксе, скажем, генетической лаборатории.
Кстати, именно лаборатория генетики занималась самыми сумасшедшими экспериментами и служила постоянным источником некоторых трений между фермой и перерабатывающим комбинатом – работники комбината, скромные и свирепые стражи мировой гастрономии, приходили в неистовство, обнаруживая в очередной партии коров чудовищную скотину, по виду и, главное, по вкусу больше всего напоминающую тихоокеанского краба. На ферму немедленно прибывал представитель комбината. Он сразу же шел в лабораторию генетики и требовал «автора этой неаппетитной шутки». В качестве авторов неизменно откликались все сто восемьдесят сотрудников лаборатории генетики (не считая школьников-практикантов). Представитель комбината сдержанно напоминал, что ферма и комбинат предназначены для бесперебойного снабжения Линии Доставки говядиной во всех видах, а не лягушечьими лапками и не консервированными медузами. Сто восемьдесят прогрессивно настроенных генетиков в один голос возражали против такого узкого подхода к проблеме снабжения. Им, генетикам, кажется странным, что такой опытный и знающий работник, как имярек, придерживается столь консервативных взглядов и не придает никакого значения рекламе, которая, как известно, для того и существует, чтобы изменять и совершенствовать вкусы населения. Представитель комбината напоминал, что ни один новый пищевой продукт не может быть запущен в распределительную сеть без апробации Академии Здравоохранения. (Выкрики из толпы генетиков: «Консерваторы от пищеварения!», «Общество друзей аппендикса!») Представитель комбината разводил руками и всем своим видом показывал, что ничем не может помочь. Выкрики переходили в глухое ворчание и вскоре замолкали: авторитет Академии Здравоохранения был громаден. Затем представителя комбината вели по лабораториям, чтобы показать «кое-что новенькое». Представитель комбината бледнел, отшатывался и требовал клятвы, что «все это» совершенно несъедобно. В ответ ему давали на дегустацию мясо, которое не требовало специй, мясо, которое не нужно было солить, мясо, которое таяло во рту, как мороженое, спецмясо для космонавтов и ядерных техников, спецмясо для будущих матерей и даже мясо, которое можно было есть сырым. Представитель комбината дегустировал, восхищенно кричал: «Вот это хорошо! Вот это славно!» – и требовал клятвы, что «все это» выйдет из области эксперимента уже в следующем году. Совершенно успокоившись, он прощался и уезжал, а через месяц все начиналось сначала.
Собранная за день информация окрылила Поля и внушила ему уверенность в том, что здесь есть чем заняться. «Для начала я пойду в кибернетисты, буду пасти коров, – рассуждал Поль, сидя на открытой веранде кафе и рассеянно глядя на стакан газированной простокваши. – Половину кибердворников выгоню в поле. Пусть ловят мух. По вечерам буду заниматься с генетиками. Хорошо, если бы Ирина оказалась генетиком. Меня бы, конечно, прикрепили к ней. Каждое утро я посылал бы ей кибера с букетом цветов. И каждый вечер». Поль отпил простокваши и посмотрел вниз, на черное поле за рекой. Там уже слабо зеленела молодая травка. «Хитроумно! – подумал Поль. – Завтра киберы повернут стадо и погонят обратно. Вот они, челночные пастбища. Однако рутина, не вижу новых принципов. Мы с Ириной выведем коров, которые будут жрать землю. Как дождевые черви. Вот будет весело! Вот только Академия Здравоохранения...»
На веранду, шумно споря о смысле жизни, ввалилась большая компания и сразу принялась сдвигать столики. Кто-то бубнил:
– Человек умирает, и ему все равно – наследники, не наследники, потомки, не потомки...
– Это быку Миколаю Второму все равно...
– При чем здесь бык? Тебе тоже все равно! Ты ушел, исчез, растворился... Тебя нет, понимаешь?..
– Погодите, ребята... В этом своя логика, конечно, есть. Смысл жизни интересует только живых.
– Интересно, где бы ты был, если бы твои предки рассуждали так же. До сих пор сошкой бы землицу ковырял...
– Вздор! При чем здесь смысл жизни? Это просто закон развития производительных сил...
– А при чем здесь закон?
– А при том, что хочешь ты или не хочешь, а производительные силы развиваются. За сохой пришел трактор, за трактором – кибер...
– Ладно, пусть потомки ни при чем. Но, значит, были люди, смысл жизни которых состоял в том, чтобы придумать трактор?
– Что вы путаете? Что вы все время путаете? Речь не о том, зачем каждый отдельный человек живет, а зачем существует человечество! Вы ничего не поняли и...
– Это ты ничего не понял!
– Слушайте! Меня послушайте! Крестьяне! Я вам все сейчас объясню... Ау!
– Дайте, дайте ему сказать!
– Это вопрос сложный. Сколько люди существуют, столько они спорят о смысле своего...
– Короче!
– ...о смысле своего существования. Во-первых, потомки здесь ни при чем. Жизнь дается человеку независимо от того, хочет он этого или нет...
– Короче!
– Ну, тогда сам и рассказывай.
– Правда, Алан, давай короче.
– А короче – вот: жить интересно, потому и живем. А кому не интересно – вон в Снегиреве фабрика удобрений...
– Так его, Алан!
– Нет, ребята... В этом своя логика тоже есть...
– Это кухонная философия! Что значит «интересно», «не интересно»? Зачем мы – вот вопрос!
– А зачем смещение перигелия? Или закон Ньютона?
– Самый дурацкий вопрос – это «зачем». Зачем солнце восходит на востоке?
– Во-во! Один дурак ставит этот вопрос, чтобы поставить в тупик тысячу мудрецов.
– Дурак? Я такой же дурак, как и вы мудрецы...
– Да бросьте вы, поговорим лучше о любви!
– «Любовь – что такое! И что такое – любовь?»
– Зачем любовь – вот вопрос! А, Жора?
– Знаете, крестьяне, вот смотришь на вас в лаборатории – люди как люди. А как начнется философия... Любовь, жизнь...
Поль взял свой стул и втиснулся в компанию. Его узнали.
– А! Странник! Странник, что такое любовь?
– Любовь, – сказал Поль, – это специфическое свойство высокоорганизованной материи.
– Зачем организованной и зачем материи – вот вопрос!
– Да будет вам...
– Странник, новые анекдоты есть?
– Есть, – сказал Поль. – Только неостроумные.
– Мы сами неостроумные...
– Пусть расскажет. Расскажи мне анекдот, и я скажу, кто ты.
Поль сказал:
– Один кибернетист (смех) изобрел предиктор, машину, которая предсказывает будущее, этакий агрегат в сто этажей. И задал он для начала предиктору вопрос: «Что я буду делать через три часа?» Предиктор жужжал до утра, а потом сообщил: «Будешь сидеть и ждать моего ответа».
– Да-а, – сказал кто-то.
– Что – да? – сказал Поль хладнокровно. – Сами просили.
– Слушайте, крестьяне, почему все эти киберанекдоты такие дубовые?
– Главное – зачем? Вот вопрос!
– Странник! Как тебя зовут, странник?
– Поль, – пробормотал Поль.
На веранду вышла Ирина. Она была красивее всех девушек, сидящих за столом. Она была так красива, что Поль перестал слышать. Она улыбнулась, что-то сказала, кому-то махнула рукой и села рядом с длинноносым Жорой, и Жора сейчас же наклонился к ней и что-то спросил, наверное: «Зачем?» Поль отдышался и заметил, что сосед справа плачет ему в жилетку:
– Мы просто еще не умеем, не научились. Сашка никак этого не может понять. Такие вещи рывками не делаются...
Поль наконец узнал соседа – это был Вася, человек со скучным голосом, тот самый Вася, с которым они купались в полдень.
– ...Такие вещи не делаются рывками. Мы даже не приспосабливаем Природу – мы бьем ее вдребезги.
– А... э-э-э... о чем, собственно, речь? – спросил Поль осторожно. Ему было совершенно непонятно, когда и откуда появился Вася.
– Я же говорю, – терпеливо сказал Вася, – перестраивать живой организм, не меняя генетики.
Поль не отрываясь смотрел на Ирину. Длинноносый Жора наливал ей шампанское. Ирина что-то быстро говорила, постукивая по бокалу смуглыми пальцами. Вася сказал:
– А! Ты влюбился в Ирину! Очень жаль.
– В какую Ирину? – пробормотал Поль.
– Эта девушка – Ирина Егорова. Работала у нас по общей биологии.
Полю показалось, что он упал.
– Как так – работала?
– Я же говорю – жаль, – сказал Вася спокойно. – Она уезжает на днях.
Поль видел только ее профиль, освещенный солнцем.
– Куда? – спросил он.
– На Дальний Восток.
– Налей мне вина, Вася, – сказал Поль. У него пересохло в горле.
– А ты будешь работать у нас? – спросил Вася. – Сашка говорил, что у тебя светлая голова.
– Светлая голова, – пробормотал Поль. – Высокий ясный лоб и спокойные глаза...
Вася засмеялся.
– Не грусти, – сказал он. – Нам всего по двадцать пять лет.
– Нет, – сказал Поль, в отчаянии тряся головой. – Чего ради я здесь останусь? Конечно, я здесь не останусь... Я поеду на Дальний Восток...
Тяжелая рука опустилась ему на плечо, и мощный бас Лина осведомился:
– Это кто здесь поедет на Дальний Восток?
– Лин, слушай, Лин, – сказал Поль жалобно. – Ну почему мне так не везет? А?
– Ирина, – сказал Вася и поднялся.
Лин сел на его место и придвинул к себе блюдо с холодным мясом. Лицо у него было усталое.
Поль смотрел на него со страхом и надеждой, совсем как в старые времена, когда соседи по этажу, бывало, устраивали общешкольную облаву, чтобы изловить хитроумного Либер Полли и научить его не быть слишком хитроумным.
Лин прожевал огромный кусок мяса и сказал басом, покрывшим шум на веранде:
– Крестьяне! Пришел новый каталог изданий на русском языке. Желающих просят в клуб.
Все повернулись к нему.
– А что там есть?
– Миронов есть, Сашка?
– Есть, – сказал Лин.
– А «Железная башня»?
– Есть. Я уже выписал.
– А «Чистый как снег»?
– Есть. Там восемьдесят шесть названий, я не помню всего.
Веранда стала быстро пустеть. Ушел Алан. Ушел Вася. Ушла Ирина с длинноносым Жорой. Она ничего не знала. Она даже не заметила. И она, конечно, ничего не помнила. И не вспомнит. «Жору вспомнит. Двухголового теленка вспомнит. А меня не вспомнит...» Лин сказал:
– Несчастная любовь активизирует. Но она коротка, Полли. Ты останешься здесь. Я присмотрю за тобой.
– А может быть, я все-таки поеду на Дальний Восток? – сказал Поль.
– Зачем? Ты будешь ей только мешать и путаться под ногами. Я знаю Ирину, и я знаю тебя. Ты на пятьдесят лет глупее ее героя.
– А может быть...
– Нет, – сказал Лин. – Останься со мной. Разве твой Лин когда-нибудь обманывал тебя?
И Поль подчинился. Он ласково потрепал Лина по необъятной спине, встал и подошел к балюстраде. Солнце зашло, на ферму опустились теплые прозрачные сумерки. Где-то близко играли на пианино и очень красиво пели на два голоса. «Эхе-хе!» – подумал Поль. Он перегнулся через балюстраду и тихонько испустил вопль гигантского ракопаука, потерявшего след.
ТОМЛЕНИЕ ДУХА
АХТУНГ!!! МНОГО БУКОВ!!!
Аркадий и Борис Стругацкие
ТОМЛЕНИЕ ДУХА
Когда ранним утром Поль Гнедых вступил на улицы фермы «Волга-Единорог», люди подолгу глядели ему вслед. Поль был нарочито небрит и бос. На плече он нес суковатую дубину, на конце которой болтались связанные бечевкой пыльные ботинки. Возле решетчатой башни микропогодной установки за Полем увязался кибердворник. За ажурной изгородью одного из домиков раздался многоголосый смех, и хорошенькая девушка, стоявшая на крыльце с полотенцем в руках, осведомилась на всю улицу: «От святых мест бредете, странничек?» Сейчас же с другой стороны улицы послышался вопрос: «А нет ли опиума для народа?» Затея удавалась на славу. Поль приосанился и громко запел:
Не страшны мне, молодцу,
Ни стужа, ни мороз.
Я ботиночки
На палочке
В бумажечке
В корзиночке
За тысячу кил`ометров
Протоптанной тропиночкой
К сапожничку
В починочку
Тирьям-пам-пам
Понес!
В изумленной тишине раздался испуганный голос: «Что это он?» Тогда Поль остановился, отпихнул ногой кибера и спросил в пространство:
– Не знает ли кто, где здесь найти Александра Костылина?
Несколько голосов вперебой объяснили, что Саша сейчас, скорее всего, в лаборатории, во-он в том здании.
– Ошую, – добавил одинокий голос после короткой паузы.
Поль вежливо поблагодарил и двинулся дальше. Здание лаборатории было низкое, круглое, голубого цвета. В дверях стоял, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки, белобрысый веснушчатый юноша в белом халате. Поль поднялся по ступенькам и остановился. Белобрысый юноша глядел на него безмятежно.
– Могу я видеть Костылина? – спросил Поль.
Юноша провел глазами по Полю, заглянул через его плечо на ботинки, посмотрел на кибердворника, который покачивался ступенькой ниже Поля, жаждуще растопырив манипуляторы, и, слегка повернув голову, позвал негромко:
– Саша, а Саша! Выйди на минутку. К тебе здесь какой-то потерпевший.
– Пусть зайдет, – пророкотал из недр лаборатории знакомый бас.
Белобрысый юноша снова оглядел Поля.
– Ему нельзя, – сказал он. – Он сильно септический.
– Так продезинфицируй его, – донеслось из лаборатории. – Я с удовольствием подожду.
– Долго же тебе придется... – начал юноша.
И тут Поль жалобно воззвал:
– Виу, Саша! Это же я, твой Полли!
В лаборатории что-то с громом упало, из дверей пахнуло прохладным воздухом, как из тоннеля метро, белобрысого юношу отнесло в сторону, и на пороге возник Александр Костылин, огромный, широкий, в гигантском белом халате. Руки его с растопыренными пальцами были чем-то густо смазаны, и он держал их в стороны, как хирург во время операции.
– Виу, Полли! – заорал он, и ополоумевший кибердворник скатился с крыльца и опрометью кинулся вдоль улицы.
Поль бросил свою дубину и беззаветно ринулся в объятия белого халата. Кости его хрустнули. «Вот тут мне и конец», – подумал он и просипел:
– Прощай... Саша... милый...
– Полли... Маленький Полли! – басисто ворковал Костылин, тиская Поля локтями. – До чего же здорово, что ты здесь!
Поль боролся, как лев, и ему наконец удалось освободиться. Белобрысый юноша, со страхом следивший за сценой встречи, облегченно вздохнул, подобрал дубину с ботинками и подал ее Полю.
– Ну как ты? – спросил Костылин, улыбаясь во весь рот.
– Ничего, спасибо, – сказал Поль. – Жив.
– А мы здесь, как видишь, крестьянствуем, – сказал Костылин. – Кормим вас, дармоедов...
– Вид у тебя очень внушительный, – сказал Поль.
Костылин посмотрел на свои руки.
– Да, – сказал он, – я забыл. – Он повернулся к белобрысому юноше. – Федя, докончи уж сам. Видишь, ко мне Полли приехал. Маленький Либер Полли.
– А может быть, все-таки плюнем? – сказал белобрысый Федя. – Ясно ведь, что не получается.
– Нет, надо закончить, – сказал Костылин. – Ты уж закончи, пожалуйста.
– Ладно, – неохотно сказал Федя и ушел в лабораторию.
Костылин схватил Поля за плечи и с расстояния вытянутой руки принялся его осматривать.
– Ну ничуть не вырос! – сказал он нежно. – Корма у вас там плохие, что ли?.. Постой-ка... – Он озабоченно нахмурился: – У тебя что, птерокар сломался? Что это за вид?
Поль довольно ухмыльнулся.
– Нет, – сказал он. – Я играю в странника. Я иду от самой Большой Дороги.
– Ого! – На лице Костылина изобразилось привычное уважение. – Триста километров! И как?
– Отлично, – сказал Поль. – Только вот ванну бы. И переодеться.
Костылин счастливо улыбнулся и поволок Поля с крыльца.
– Пойдем, – сказал он. – Сейчас тебе все будет. И ванна, и молочко...
Он шагал посредине улицы, волоча за собой спотыкающегося Поля, и приговаривал, размахивая дубинкой с ботинками:
– ...и чистая рубаха... и целые штаны... и массаж... и ионный душик... и раз-два по шее за то, что не писал... и привет от Атоса... и два письма от учителя...
– Да ну! Вот здорово! – восклицал Поль. – Это здорово!
– Да-да, все будет... И про блуждающие огни... Помнишь блуждающие огни?.. И как я чуть не женился... И как я по тебе соскучился...
На ферме начинался рабочий день. Улица была полна народу, ребят и девушек, одетых очень пестро и незамысловато. Перед Костылиным и Полем народ в веселом изумлении расступался. Слышались возгласы:
– Странника ведут!
– На вивисекцию, болезного!
– Это новый гибрид?
– Саша, погоди, дай посмотреть!
По толпе распространился слух, что ночью близ лаборатории Костылина сел второй «Таймыр».
– Восемнадцатого века, – уверял кто-то. – А экипаж раздают сотрудникам на предмет сравнительной анатомии.
Костылин отмахивался дубиной, а Поль весело скалил зубы.
– Люблю гласность, – приговаривал он.
В толпе прекрасными голосами пели: «Не страшны мне, молодцу, ни стужа, ни мороз...»
...Странник Поль сидел на широкой деревянной скамье за широким деревянным столом в кустах смородины. Утреннее солнце приятно обжигало его стерильно чистую спину. Поль блаженствовал. В руке у него была громадная кружка с клюквенным морсом. Напротив сидел и умиленно глядел на него Александр Костылин, тоже голый по пояс и с мокрыми волосами.
– Я всегда утверждал, что Атос – великий человек, – говорил Поль, делая широкие движения кружкой. – У него была самая ясная голова, и он лучше всех нас знал, чего он хочет.
– Э, нет, – сказал Костылин ласково. – Лучше всех видел цель Капитан. И шел самой прямой дорогой.
Поль отхлебнул из кружки и подумал.
– Пожалуй, – сказал он. – Капитан хотел быть звездолетчиком, и он стал звездолетчиком.
– Ага, – сказал Костылин. – А Атос все-таки больше биолог, чем звездолетчик.
– Зато какой биолог! – Поль поднял палец. – Честное слово, я хвастаюсь, что дружил с ним в школе.
– Я тоже хвастаюсь, – согласился Костылин. – Но подожди пяток лет, и мы будем хвастаться дружбой с Капитаном.
– Да, – сказал Поль. – А вот я мотаюсь, как жесть на ветру. Все хочется попробовать. Ты вот ругался, что я не пишу. – Он со вздохом поставил кружку. – Не могу я писать, когда чем-нибудь занят. Неинтересно мне писать. Пока работаешь над темой, неинтересно писать, потому что все впереди. А когда кончаешь – неинтересно писать, потому что все позади... И не знаешь, что впереди. Знаешь, Лин, у меня все как-то по-дурацки получается. Вот я четыре года работал по теоретической сервомеханике. Мы вдвоем с одной девчонкой решали проблему Чеботарева – помнишь, нам учитель рассказывал? Решили, построили два очень хороших регулятора... В девчонку эту я несчастным образом влюбился... А потом все кончилось и... все кончилось.
– То есть вы не поженились? – сочувственно сказал Лин.
– Да не в этом дело. Просто у других людей, когда они работают, всегда возникают какие-то новые идеи, а у меня нет. Работа кончена, и больше мне неинтересно. За эти десять лет я переменил четыре специальности. А сейчас опять без идей. Дай, думаю, разыщу Сашку...
– Правильно! – басом сказал Лин. – Я тебе дам двадцать идей!
– Дай, – вяло сказал Поль. Он помрачнел и погрузил нос в кружку.
Лин с задумчивым интересом смотрел на него.
– Не заняться ли тебе эндокринологией? – предложил он.
– Можно эндокринологией, – сказал Поль. – Только слово уж очень трудное. И вообще, все эти идеи – сплошное томление духа.
Лин вдруг сказал вне видимой связи с предыдущим:
– Я скоро женюсь.
– Здорово! – сказал Поль печально. – Только не надо мне рассказывать скучными словами о своей счастливой любви. – Он оживился. – Счастливая любовь вообще скучна, – заявил он. – Это понимали еще древние. Никакого настоящего мастера идея счастливой любви не привлекала. Несчастная любовь всегда была самоцелью великих произведений, а счастливая в лучшем случае – фоном.
Лин с сомнением поддакнул.
– Настоящая глубина чувств присуща только неразделенной любви, – продолжал Поль воодушевленно. – Несчастная любовь делает человека активным, а счастливая умиротворяет, духовно кастрирует.
– Не огорчайся, Полли, – сказал Лин, – это все пройдет. Ведь несчастная любовь хороша тем, что она обычно коротка... Давай я тебе еще морса налью.
– Нет, Саша, – сказал Поль, – я думаю, это надолго. Ведь уже два года прошло. Она меня, наверное, и не помнит, а я... – Он посмотрел на Лина. – Ты извини, Саша, я понимаю, это очень противно, когда тебе плачут в жилетку. Только очень уж это все безысходно. Мне, понимаешь, здорово не везет в любви.
Лин кивнул беспомощно.
– Хочешь, я соединю тебя с учителем? – нерешительно спросил он.
Поль помотал головой и сказал:
– Нет. Я в таком виде с учителем говорить не хочу. Срамиться только...
– М-да... – сказал Лин и подумал: «Что верно, то верно. Учитель терпеть не может несчастненьких...» Он подозрительно посмотрел на Поля. А не играет ли хитроумный Полли в несчастненького? Кушал он хорошо, приятно было смотреть, как кушал. И гласность любит по-прежнему.
– А помнишь проект «Октябрь»? – спросил Лин.
– Еще бы! – Поль снова оживился. – А ты понял, почему план провалился?
– Ну... как тебе сказать... Молодые были...
– Эх ты! – сказал Поль. Он развеселился. – Ведь учитель нас нарочно на Вальтера натравил! А потом провалил нас на экзамене...
– На каком экзамене?
– Виу, Сашка! – закричал Поль в восторге. – Капитан был прав – ты единственный, кто ничего не понял!
Костылин медленно осознавал.
– Да, конечно... – сказал он. – Нет, почему же? Я просто забыл. А помнишь, как Капитан испытывал нас на перегрузки?
– Это когда ты шоколадом объелся? – сказал Поль ехидно.
– А помнишь, как испытывали горючее для ракет? – поспешно вспомнил Лин.
– Да, – мечтательно сказал Поль. – Вот грохнуло!
– Шрам у меня до сих пор, – с гордостью сказал Лин. – Вот, пощупай. – Он повернулся к Полю спиной.
Поль с удовольствием пощупал.
– Хорошие мы были ребята, – сказал он. – Славные. А помнишь, как на общей линейке мы изобразили стадо ракопауков?
– Ух шумно было! – вскричал Лин.
Это было поистине сладостное воспоминание.
Поль вдруг вскочил и с необыкновенной живостью изобразил ракопаука. Отвратительный скрежещущий вой многоногого чудовища, пробирающегося через джунгли страшной Пандоры, огласил окрестности. И, словно в ответ, издалека донесся глубокий ревущий вздох. Поль испуганно замер.
– Это еще что? – спросил он.
Лин хохотнул.
– Эх ты, паук! Это коровы!
– Какие еще коровы? – с негодованием спросил Поль.
– Мясные, – объяснил Лин. – Изумительно вкусны в жареном и вареном виде.
– Слушай, Лин, – сказал Поль, – это достойные противники. Я хочу на них посмотреть. И вообще, я хочу посмотреть, что у вас тут делается.
Лицо Лина стало скучным.
– Брось ты, Полли, – сказал он. – Коровы как коровы. Давай посидим еще немножко. Я тебе морса принесу. А?
Но было уже поздно. Поль преисполнился энергии.
– Неизвестность зовет нас. Вперед, к мясным коровам, которые бросают вызов ракопаукам! Где моя рубашка? Какой-то племенной бык обещал мне чистую рубашку!
– Полли, Полли! – увещевал Лин. – Дались тебе эти коровы! Пойдем лучше в лабораторию.
– Я септический, – заявил Поль. – Не хочу в лабораторию. Хочу к коровам.
– Они тебя забодают, – сказал Лин и осекся. Это была ошибка.
– Правда? – сказал Полли с тихим восторгом. – Рубашку. Красную. Я устрою корриду.
Лин в отчаянии хлопнул себя ладонями по ляжкам.
– Вот навязался на мою голову!.. Ракоматадор!
Он встал и направился к дому. Когда он проходил мимо Поля, Поль встал на цыпочки, выгнулся и с большим изяществом проделал полуверонику. Лин замычал и боднул его в живот.
Увидев коров, Поль сразу понял, что корриды не будет. Под ярким горячим небом через густую, в рост человека, сочную траву уходящей за горизонт шеренгой медленно двигались исполинские пятнистые туши. Шеренга въедалась в мягкую зелень равнины, черная дымящаяся земля без единой травинки оставалась за нею. Устойчивый электрический запах висел над равниной – пахло озоном, горячим черноземом, травой и свежим навозом.
– Виу! – прошептал Поль и присел на кочку.
Шеренга двигалась мимо него. Школа, в которой Поль учился, находилась в зерновой области, и о скотоводах Поль знал немного, а то, что знал, давно забыл. О мясных коровах ему тоже думать не приходилось. Он просто ел говядину. А сейчас мимо него с гулом и непрерывным шуршанием, хрустя, чавкая и пережевывая, с душераздирающими вздохами проходило организованное стадо живого мяса. Время от времени какая-нибудь буренка вскидывала из травы огромную слюнявую морду, измазанную зеленью, и испускала глухой глубокий рев.
Затем Поль увидел киберов. Они шли на некотором расстоянии вслед за шеренгой, юркие плоские машины на широких мягких гусеницах. Они то и дело останавливались, копались в земле, отставали и забегали вперед. Их было немного, всего десятка полтора, и они со страшной скоростью носились вдоль шеренги, веером выбрасывая из-под гусениц влажные черные комья.
Вдруг темное облако закрыло солнце. Пошел крупный теплый дождь. Поль оглянулся на поселок, на белые домики, разбросанные в темной зелени садов. Ему показалось, что решетчатые параболоиды синоптических конденсаторов на ажурной башне микропогодной станции установлены прямо на него. Дождь прошел быстро, туча передвинулась вслед за стадом. Поль заинтересовался смутными силуэтами, которые неожиданно появились над горизонтом, но тут его стали кусать. Это были гадкого вида насекомые, маленькие, серые, и с крылышками. Поль понял, что это мухи. Может быть, даже навозные. Поняв это, Поль вскочил на ноги и резво помчался в поселок. Мухи его не преследовали.
Поль перешел речку, остановился на берегу и некоторое время думал: искупаться или не искупаться? Решив, что купаться не стоит, он начал подниматься по тропинке к поселку. Он шел и думал: «И правильно, что меня дождем окатили. И мухи знают, на что садиться... Так мне и надо, тунеядцу. Все работают как люди. Капитан летает... Атос ловит блох на голубых звездах... Лин, счастливчик, лечит коров... Ну за что мне такое? Почему я, честный, работящий человек, должен чувствовать себя тунеядцем?» Он брел по тропинке и думал, как хорошо было в ту ночь, когда он нащупал-таки решение проблемы Чеботарева и поднял с постели Лиду и заставил все проверить, и, когда все оказалось правильным, она даже поцеловала его в щеку... Поль потрогал щеку и вздохнул. Здорово было бы сейчас зарыться в какую-нибудь ха-арошую проблему вроде теоремы Ферма!.. Но в голове лишь звенящая пустота и только какой-то идиотский голос твердит: «Извлечем из чего-нибудь квадратный корень...»
На окраине поселка Поль снова остановился. Под развесистой черешней лежал на крыле одноместный птерокар. Возле птерокара с горестным видом сидел на корточках мальчик лет пятнадцати. Перед ним, однообразно жужжа, крутился в траве голенастый кибердворник. Кибердворнику было явно нехорошо.
Тень Поля упала на мальчика, мальчик поднял голову и встал.
– Я сел на него птерокаром, – с необыкновенно знакомым виноватым видом сказал он.
– И теперь ты очень раскаиваешься, не так ли? – спросил Поль голосом учителя.
– Я не нарочно, – сердито сказал мальчик.
Некоторое время они молча следили за эволюциями раздавленного кибера. Затем Поль решительно сел на корточки.
– Ну-с, посмотрим, что тут у нас, – сказал он и поймал кибера за манипулятор. Кибер заверещал.
– Больно мальчику, – нежно пропел Поль, запуская пальцы в систему регулировки. – Ла-апку нам поломали, бедному... Ла-апку.
Кибер заверещал снова, дернулся и затих. Мальчик облегченно вздохнул и тоже опустился на корточки.
– Это что, – пробормотал он. – А как он орал, когда я вылез из птерокара!..
– Ора-али мы, – ворковал Поль, свинчивая панцирь. – Акустика у нас хорошая, горластая... АКУ-6 системушка у нас, с продольной вибрацией... Модулированная пилообразненько... Та-ак... – Поль снял панцирь и осторожно положил его в траву. – А как же нас зовут?..
– Федя, – сказал мальчик. – Федор Скворцов.
Он с завистью следил за ловкими пальцами Поля.
– Кибердворник дядя Федя силой ровно в три медведя, – сообщил Поль, извлекая из недр кибердворника блок регулировки. – Я тут уже знаю одного Федю. Приятный такой, веснушчатый. Очень, очень асептический молодой человек. Это не твой родственник?
– Нет, – сказал мальчик весело. – Я здесь на практике. А вы кибернетист?
– Мы здесь проездом, – сказал Поль. – В поисках идей. У тебя нет какой завалященькой идеи?
– У меня... Я... Вот в лаборатории у нас много идей, и ничего не получается.
– Понимаю, – бормотал Поль, копаясь в блоке регулировки. – Стаи идей бессмысленно носились в воздухе... Тут охотник выбегает, в ракопаука стреляет...
– А вы и на Пандоре были? – с завистью спросил мальчик.
Поль воровато огляделся и торопливо испустил вопль ракопаука, настигающего добычу.
– Здорово! – сказал мальчик Федя.
Поль собрал кибердворника, шлепнул его по вороненому заду, и кибердворник кинулся на солнцепек – набирать энергию.
– Прелестно! – сказал Поль и вытер руки о штаны. – Теперь посмотрим, что у нас с птерокаром...
– Нет-нет, пожалуйста... – быстро заговорил мальчик Федя. – Птерокар я сам, честное слово...
– Ах, сам, – сказал Поль. – Тогда пойду умою руки. А кто твой учитель?
– Мой учитель – Николай Кузьмич Белка, океанолог, – сказал мальчик и ощетинился.
Поль не рискнул сострить, молча похлопал мальчика по плечу и пошел своей дорогой. Он чувствовал себя гораздо лучше. Он уже миновал первые два квартала поселка, когда над ним с шелестом пронесся знакомый птерокар и мальчишеский голос, невыносимо фальшивя, изобразил вопль ракопаука, настигающего добычу.
Задумавшись, Поль налетел на двухголового теленка. Теленок шарахнулся в сторону и уставился на Поля обеими парами глаз. Затем он потянулся левой головой к траве под ногами, а правой – к ветке сирени, нависшей над дорогой. Тут его хлестнули хворостиной, и он, брыкаясь, побежал дальше. Двухголового теленка погоняла очень симпатичная загорелая девушка в цветастом сарафане и в соломенной шляпке набекрень. Поль ошалело пробормотал:
– «Пастушка младая на рынок спешит...»
– Что? – спросила девушка, останавливаясь.
Нет, она была не просто очень симпатичная. Она была просто очень красивая. Такая красивая, что не могла не быть умной, такая умная, что не могла не быть славной, такая славная, что... Полю захотелось немедленно стать высоким и плечистым, с ясным лбом и спокойными глазами. Зигзагом пронеслась мысль: «Во всяком случае надо быть остроумным». Он сказал:
– Меня зовут Поль.
Девушка ответила:
– Меня зовут Ирина. Вы что-то сказали, Поль?
Поль вспотел. Девушка ждала, нетерпеливо поглядывая вслед удаляющемуся теленку. Мысли в голове Поля неслись в три слоя. «Извлечем корень квадратный... Амур стреляет из двуствольного карабина... Сейчас она решит, что я заика...» О! Заика – это мысль.
– В-вы т-торопитесь, я вижу, – сказал он, изо всех сил заикаясь. – Й-я н-найду вас вечером... М-можно? В-вечером.
– Конечно. – Девушка явно обрадовалась.
– Д-до вечера, – сказал Поль и пошел прочь. «Поговорил, – думал он. – П-побеседовал. Фейерверк остроумия». Он представил себя в момент этой беседы и даже застонал через нос от неловкости.
Где-то совсем близко взревел громкоговоритель:
«Всех свободных специалистов по анестезии просят зайти в третью лабораторию! Вызывает Потапенко. Есть идея. Всех свободных специалистов по анестезии просят зайти в третью лабораторию. И не ломитесь, как в прошлый раз, в главное здание. В третью лабораторию! В третью лабораторию!»
«Почему я не специалист по анестезии? – подумал Поль. – Уж я бы не стал ломиться в главное здание...» Мимо, посередине улицы, стремительно пронеслись, прижав локти к бокам, две девицы в коротких штанах, – вероятно, специалисты.
В поселке было тихо и пусто. На идеально чистом перекрестке томился на солнце одинокий кибердворник. Поль из жалости бросил ему горсть листьев – кибер сейчас же ожил и принялся за работу. «Ни в одном городе я не встречал столько кибердворников, – подумал Поль. – Впрочем, ферма скотоводческая, всякое случается...»
Позади раздался дробный грохот копыт. Поль испуганно обернулся, и сейчас же мимо него стремительно пронеслись четыре взмыленные лошади. На передней, пригнувшись к самой гриве, мчался дочерна загорелый, лоснящийся от пота парень в коротких белых трусиках. Остальные кони были без седоков. У низкого здания в двадцати метрах от Поля парень на полном скаку слетел с коня прямо на ступеньки крыльца, пронзительно свистнул и скрылся за дверью. Кони, храпя и задирая головы, описали полукруг и вернулись к крыльцу. Поль даже не успел как следует позавидовать. Из низкого здания выбежали трое парней и девушка, не останавливаясь, вскочили на коней и тем же бешеным аллюром промчались мимо Поля в обратную сторону. Они уже заворачивали за угол, когда на крыльцо выскочил парень в белых трусиках и крикнул им вслед:
– Образцы везите прямо на станцию! Алешка-а!..
На улице уже никого не было. Парень постоял немного, вытер лоб и вернулся в здание. Поль вздохнул и пошел дальше.
На пороге костылинской лаборатории он остановился и прислушался. Доносившиеся звуки показались ему странными. Глухой удар. Тяжелый вздох. Что-то задвигалось. Скучный голос произнес: «Верно». Тишина. Снова глухой удар. Поль оглянулся на залитую солнцем площадь. Голос Костылина сказал: «Врешь. Становись». Глухой удар. Поль вошел в прихожую и увидел белую дверь с надписью «Хирургическая лаборатория». За дверью скучный голос сказал: «Собственно, почему мы все время берем с бедра? Можно брать со спины». Костылин пробасил: «Сибиряки пробовали, у них не получилось». Снова глухой удар.
Поль подошел к двери, и она бесшумно открылась. В лаборатории было много света, и вдоль стен сияли матовой белизной странные на вид установки, темнели вделанные в стену обширные стекла. Поль спросил:
– Септическому можно?
Никто не ответил. В лаборатории было человек десять. Вид у них был угрюмоватый и задумчивый. Трое сидели рядышком на большой низкой скамье и молчали. Они смотрели на Поля без всякого выражения. Двое сидели спиной к двери, у дальней стены, сблизив головы, и что-то читали. В углу полукругом собрались остальные. В центре полукруга лицом к стене возвышался Сашка Лин. Правой рукой он прикрывал лицо, левую ладонь просунул справа под мышку. Стоявший в полукруге веснушчатый Федя с размаху грохнул его по левой ладони. Полукруг шевельнулся, выбросил вперед кулаки с поднятым большим пальцем. Костылин молча повернулся и указал на одного, тот молча покачал головой, и Костылин принял прежнюю позу.
– Так можно септическому? – снова спросил Поль. – Или я не вовремя?
– Странник, – сказал один из сидящих на скамье скучным голосом. – Заходите, странник. Мы здесь все септические.
Поль вошел. Человек со скучным голосом произнес в пространство:
– Крестьяне, я предлагаю просмотреть анализы еще раз. Может быть, белка все-таки мало.
– Белка даже больше, чем мы рассчитывали, – сказал кто-то из игравших в странную игру.
Воцарилось гнетущее молчание, только ухали удары и кто-нибудь произносил время от времени: «Врешь, не угадал».
«Эге! – подумал Поль. – А плохи дела у хирургической лаборатории».
Костылин вдруг растолкал играющих и вышел на середину комнаты.
– Предложение, – объявил он бодро. (Все повернулись к нему, даже сидевшие над записями.) – Пойдемте купаться.
– Пойдемте, – решительно сказал человек со скучным голосом. – Надо начинать думать сначала.
Больше на предложение не откликнулся никто. Хирурги разбрелись по комнате и снова замолчали.
Костылин подошел к Полю и обнял его за плечи.
– Пойдем, Полли, – сказал он грустно. – Пойдем, мальчик. Не будем огорчаться, верно?
– Ну конечно, Лин! – сказал Поль. – Не получается сегодня – получится послезавтра.
Они вышли на солнечную улицу.
– Ты не стесняйся, Лин, – сказал Поль. – Не стесняйся, поплачь мне в жилетку. Не стесняйся.
На Планете было около ста тысяч скотоводческих ферм. Были фермы, разводившие коров, были фермы, разводившие свиней, были фермы, разводившие слонов, антилоп, коз, лам, овец. В среднем течении Нила работали две фермы, где пытались разводить гиппопотамов.
На Планете было около двухсот тысяч зерновых ферм. Там выращивали рожь, пшеницу, кукурузу, гречу, просо, маис, рис, гаолян. Были фермы специализированные, как ферма «Волга-Единорог», и широкого профиля. Все вместе они составляли основу изобилия – гигантский, предельно автоматизированный комбинат, производящий продукты питания, – все, начиная от свинины и картофеля и кончая устрицами и манго. Никакие стихийные бедствия, никакие катастрофы не грозили теперь Планете недородом и голодом. Раз и навсегда установившаяся система изобильного производства поддерживалась совершенно автоматически и развивалась столь стремительно, что приходилось принимать специальные меры против перепроизводства. Проблема питания перестала существовать так же, как никогда не существовала проблема дыхания.
К вечеру Поль уже имел представление, хотя и самое общее, о том, чем заняты скотоводы. Ферма «Волга» была одной из нескольких тысяч скотоводческих ферм умеренного пояса Планеты. Судя по всему, здесь можно было заниматься практической генетикой, эмбриомеханической ветеринарией, продовольственным рядом экономической статистики, зоопсихологией и агрологической кибернетикой. Поль встретил здесь также одного почвоведа, который явно бездельничал: пил парное молоко, ухаживал напропалую за хорошенькой зоопсихологичкой и все звал ее на болота Амазонки, где еще есть чем заняться уважающему себя почвоведу.
В стаде «Волга-Единорог» было около шестидесяти тысяч голов. Полю очень понравилась полная автономность стада – с утра и до утра всех коров вместе и каждую в отдельности обслуживали исключительно киберы и ветавтоматы. Стадо же, в свою очередь, с утра и до утра обслуживало перерабатывающий комбинат Линии Доставки, с одной стороны, и непрерывно растущие научные потребности скотоводов – с другой. Например, можно было связаться с диспетчерской и потребовать у дежурного пастуха корову семисот двадцати двух дней от роду, такой-то масти и с такими-то параметрами, ведущую род от племенного быка Миколая 2-го. Через полчаса названное животное в сопровождении заляпанного навозом кибера будет ждать вас в приемном боксе, скажем, генетической лаборатории.
Кстати, именно лаборатория генетики занималась самыми сумасшедшими экспериментами и служила постоянным источником некоторых трений между фермой и перерабатывающим комбинатом – работники комбината, скромные и свирепые стражи мировой гастрономии, приходили в неистовство, обнаруживая в очередной партии коров чудовищную скотину, по виду и, главное, по вкусу больше всего напоминающую тихоокеанского краба. На ферму немедленно прибывал представитель комбината. Он сразу же шел в лабораторию генетики и требовал «автора этой неаппетитной шутки». В качестве авторов неизменно откликались все сто восемьдесят сотрудников лаборатории генетики (не считая школьников-практикантов). Представитель комбината сдержанно напоминал, что ферма и комбинат предназначены для бесперебойного снабжения Линии Доставки говядиной во всех видах, а не лягушечьими лапками и не консервированными медузами. Сто восемьдесят прогрессивно настроенных генетиков в один голос возражали против такого узкого подхода к проблеме снабжения. Им, генетикам, кажется странным, что такой опытный и знающий работник, как имярек, придерживается столь консервативных взглядов и не придает никакого значения рекламе, которая, как известно, для того и существует, чтобы изменять и совершенствовать вкусы населения. Представитель комбината напоминал, что ни один новый пищевой продукт не может быть запущен в распределительную сеть без апробации Академии Здравоохранения. (Выкрики из толпы генетиков: «Консерваторы от пищеварения!», «Общество друзей аппендикса!») Представитель комбината разводил руками и всем своим видом показывал, что ничем не может помочь. Выкрики переходили в глухое ворчание и вскоре замолкали: авторитет Академии Здравоохранения был громаден. Затем представителя комбината вели по лабораториям, чтобы показать «кое-что новенькое». Представитель комбината бледнел, отшатывался и требовал клятвы, что «все это» совершенно несъедобно. В ответ ему давали на дегустацию мясо, которое не требовало специй, мясо, которое не нужно было солить, мясо, которое таяло во рту, как мороженое, спецмясо для космонавтов и ядерных техников, спецмясо для будущих матерей и даже мясо, которое можно было есть сырым. Представитель комбината дегустировал, восхищенно кричал: «Вот это хорошо! Вот это славно!» – и требовал клятвы, что «все это» выйдет из области эксперимента уже в следующем году. Совершенно успокоившись, он прощался и уезжал, а через месяц все начиналось сначала.
Собранная за день информация окрылила Поля и внушила ему уверенность в том, что здесь есть чем заняться. «Для начала я пойду в кибернетисты, буду пасти коров, – рассуждал Поль, сидя на открытой веранде кафе и рассеянно глядя на стакан газированной простокваши. – Половину кибердворников выгоню в поле. Пусть ловят мух. По вечерам буду заниматься с генетиками. Хорошо, если бы Ирина оказалась генетиком. Меня бы, конечно, прикрепили к ней. Каждое утро я посылал бы ей кибера с букетом цветов. И каждый вечер». Поль отпил простокваши и посмотрел вниз, на черное поле за рекой. Там уже слабо зеленела молодая травка. «Хитроумно! – подумал Поль. – Завтра киберы повернут стадо и погонят обратно. Вот они, челночные пастбища. Однако рутина, не вижу новых принципов. Мы с Ириной выведем коров, которые будут жрать землю. Как дождевые черви. Вот будет весело! Вот только Академия Здравоохранения...»
На веранду, шумно споря о смысле жизни, ввалилась большая компания и сразу принялась сдвигать столики. Кто-то бубнил:
– Человек умирает, и ему все равно – наследники, не наследники, потомки, не потомки...
– Это быку Миколаю Второму все равно...
– При чем здесь бык? Тебе тоже все равно! Ты ушел, исчез, растворился... Тебя нет, понимаешь?..
– Погодите, ребята... В этом своя логика, конечно, есть. Смысл жизни интересует только живых.
– Интересно, где бы ты был, если бы твои предки рассуждали так же. До сих пор сошкой бы землицу ковырял...
– Вздор! При чем здесь смысл жизни? Это просто закон развития производительных сил...
– А при чем здесь закон?
– А при том, что хочешь ты или не хочешь, а производительные силы развиваются. За сохой пришел трактор, за трактором – кибер...
– Ладно, пусть потомки ни при чем. Но, значит, были люди, смысл жизни которых состоял в том, чтобы придумать трактор?
– Что вы путаете? Что вы все время путаете? Речь не о том, зачем каждый отдельный человек живет, а зачем существует человечество! Вы ничего не поняли и...
– Это ты ничего не понял!
– Слушайте! Меня послушайте! Крестьяне! Я вам все сейчас объясню... Ау!
– Дайте, дайте ему сказать!
– Это вопрос сложный. Сколько люди существуют, столько они спорят о смысле своего...
– Короче!
– ...о смысле своего существования. Во-первых, потомки здесь ни при чем. Жизнь дается человеку независимо от того, хочет он этого или нет...
– Короче!
– Ну, тогда сам и рассказывай.
– Правда, Алан, давай короче.
– А короче – вот: жить интересно, потому и живем. А кому не интересно – вон в Снегиреве фабрика удобрений...
– Так его, Алан!
– Нет, ребята... В этом своя логика тоже есть...
– Это кухонная философия! Что значит «интересно», «не интересно»? Зачем мы – вот вопрос!
– А зачем смещение перигелия? Или закон Ньютона?
– Самый дурацкий вопрос – это «зачем». Зачем солнце восходит на востоке?
– Во-во! Один дурак ставит этот вопрос, чтобы поставить в тупик тысячу мудрецов.
– Дурак? Я такой же дурак, как и вы мудрецы...
– Да бросьте вы, поговорим лучше о любви!
– «Любовь – что такое! И что такое – любовь?»
– Зачем любовь – вот вопрос! А, Жора?
– Знаете, крестьяне, вот смотришь на вас в лаборатории – люди как люди. А как начнется философия... Любовь, жизнь...
Поль взял свой стул и втиснулся в компанию. Его узнали.
– А! Странник! Странник, что такое любовь?
– Любовь, – сказал Поль, – это специфическое свойство высокоорганизованной материи.
– Зачем организованной и зачем материи – вот вопрос!
– Да будет вам...
– Странник, новые анекдоты есть?
– Есть, – сказал Поль. – Только неостроумные.
– Мы сами неостроумные...
– Пусть расскажет. Расскажи мне анекдот, и я скажу, кто ты.
Поль сказал:
– Один кибернетист (смех) изобрел предиктор, машину, которая предсказывает будущее, этакий агрегат в сто этажей. И задал он для начала предиктору вопрос: «Что я буду делать через три часа?» Предиктор жужжал до утра, а потом сообщил: «Будешь сидеть и ждать моего ответа».
– Да-а, – сказал кто-то.
– Что – да? – сказал Поль хладнокровно. – Сами просили.
– Слушайте, крестьяне, почему все эти киберанекдоты такие дубовые?
– Главное – зачем? Вот вопрос!
– Странник! Как тебя зовут, странник?
– Поль, – пробормотал Поль.
На веранду вышла Ирина. Она была красивее всех девушек, сидящих за столом. Она была так красива, что Поль перестал слышать. Она улыбнулась, что-то сказала, кому-то махнула рукой и села рядом с длинноносым Жорой, и Жора сейчас же наклонился к ней и что-то спросил, наверное: «Зачем?» Поль отдышался и заметил, что сосед справа плачет ему в жилетку:
– Мы просто еще не умеем, не научились. Сашка никак этого не может понять. Такие вещи рывками не делаются...
Поль наконец узнал соседа – это был Вася, человек со скучным голосом, тот самый Вася, с которым они купались в полдень.
– ...Такие вещи не делаются рывками. Мы даже не приспосабливаем Природу – мы бьем ее вдребезги.
– А... э-э-э... о чем, собственно, речь? – спросил Поль осторожно. Ему было совершенно непонятно, когда и откуда появился Вася.
– Я же говорю, – терпеливо сказал Вася, – перестраивать живой организм, не меняя генетики.
Поль не отрываясь смотрел на Ирину. Длинноносый Жора наливал ей шампанское. Ирина что-то быстро говорила, постукивая по бокалу смуглыми пальцами. Вася сказал:
– А! Ты влюбился в Ирину! Очень жаль.
– В какую Ирину? – пробормотал Поль.
– Эта девушка – Ирина Егорова. Работала у нас по общей биологии.
Полю показалось, что он упал.
– Как так – работала?
– Я же говорю – жаль, – сказал Вася спокойно. – Она уезжает на днях.
Поль видел только ее профиль, освещенный солнцем.
– Куда? – спросил он.
– На Дальний Восток.
– Налей мне вина, Вася, – сказал Поль. У него пересохло в горле.
– А ты будешь работать у нас? – спросил Вася. – Сашка говорил, что у тебя светлая голова.
– Светлая голова, – пробормотал Поль. – Высокий ясный лоб и спокойные глаза...
Вася засмеялся.
– Не грусти, – сказал он. – Нам всего по двадцать пять лет.
– Нет, – сказал Поль, в отчаянии тряся головой. – Чего ради я здесь останусь? Конечно, я здесь не останусь... Я поеду на Дальний Восток...
Тяжелая рука опустилась ему на плечо, и мощный бас Лина осведомился:
– Это кто здесь поедет на Дальний Восток?
– Лин, слушай, Лин, – сказал Поль жалобно. – Ну почему мне так не везет? А?
– Ирина, – сказал Вася и поднялся.
Лин сел на его место и придвинул к себе блюдо с холодным мясом. Лицо у него было усталое.
Поль смотрел на него со страхом и надеждой, совсем как в старые времена, когда соседи по этажу, бывало, устраивали общешкольную облаву, чтобы изловить хитроумного Либер Полли и научить его не быть слишком хитроумным.
Лин прожевал огромный кусок мяса и сказал басом, покрывшим шум на веранде:
– Крестьяне! Пришел новый каталог изданий на русском языке. Желающих просят в клуб.
Все повернулись к нему.
– А что там есть?
– Миронов есть, Сашка?
– Есть, – сказал Лин.
– А «Железная башня»?
– Есть. Я уже выписал.
– А «Чистый как снег»?
– Есть. Там восемьдесят шесть названий, я не помню всего.
Веранда стала быстро пустеть. Ушел Алан. Ушел Вася. Ушла Ирина с длинноносым Жорой. Она ничего не знала. Она даже не заметила. И она, конечно, ничего не помнила. И не вспомнит. «Жору вспомнит. Двухголового теленка вспомнит. А меня не вспомнит...» Лин сказал:
– Несчастная любовь активизирует. Но она коротка, Полли. Ты останешься здесь. Я присмотрю за тобой.
– А может быть, я все-таки поеду на Дальний Восток? – сказал Поль.
– Зачем? Ты будешь ей только мешать и путаться под ногами. Я знаю Ирину, и я знаю тебя. Ты на пятьдесят лет глупее ее героя.
– А может быть...
– Нет, – сказал Лин. – Останься со мной. Разве твой Лин когда-нибудь обманывал тебя?
И Поль подчинился. Он ласково потрепал Лина по необъятной спине, встал и подошел к балюстраде. Солнце зашло, на ферму опустились теплые прозрачные сумерки. Где-то близко играли на пианино и очень красиво пели на два голоса. «Эхе-хе!» – подумал Поль. Он перегнулся через балюстраду и тихонько испустил вопль гигантского ракопаука, потерявшего след.
@темы: Бред, Жизненное, Книги, Точка зрения